Я живу как другие танцуют до упоения до головокружения до тошноты
Марина Ивановна Цветаева (26 сентября [8 октября] 1892, Москва — 31 августа 1941, Елабуга) — русская поэтесса Серебряного века, прозаик, переводчица. Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в Москве. Сама Цветаева праздновала свой день рождения 9 октября, связывая его с днём поминовения апостола Иоанна Богослова по православному календарю, что отмечала в том числе в нескольких своих произведениях. Будущая поэтесса родилась в интеллигентной семье, что дало толчок для развития её таланта. Она рано начала читать, уже в 6 лет писала стихи. Мы хотим представить вам лучшие цитаты Марины Цветаевой.
Главное понимать – мы все живем в последний раз.
Любовь побеждает все, кроме бедности и зубной боли.
Влюбляешься ведь только в чужое, родное — любишь.
Мне постоянно хочется говорить с тобой.
Не могу — хоть убейте — чтобы человек думал, что мне что-нибудь от него нужно. Мне каждый нужен, ибо я ненасытна. Но другие, чаще всего, даже не голодны, отсюда это вечно-напряженное внимание: нужна ли я?
Иногда так сильно любишь человека, что хочется уйти от него. Посидеть в тишине, помечать о нем…
Душу никогда не будут любить так, как плоть, в лучшем случае — будут восхвалять. Тысячами душ всегда любима плоть. Кто хоть раз обрек себя на вечную муку во имя одной души? Да если б кто и захотел — невозможно: идти на вечную муку из любви к душе — уже значит быть ангелом.
Шутим, шутим, а тоска всё растёт, растёт…
Женщины говорят о любви и молчат о любовниках, мужчины — обратно.
Женщины любят не мужчин, а Любовь, мужчины — не Любовь, а женщин. Женщины никогда не изменяют. Мужчины — всегда.
Единственный, кто не знаком с печалью – Бог.
Вся жизнь делится на три периода: предчувствие любви, действие любви и воспоминания о любви.
Он был, как ромашка.
То любит, то не любит.
Что можешь знать ты обо мне,
Раз ты со мной не спал и не пил?
Для полной согласованности душ нужна согласованность дыхания, ибо, что – дыхание, как не ритм души? Итак, чтобы люди друг друга понимали, надо, чтобы они шли или лежали рядом.
У детей прошлое и будущее сливаются в настоящее, которое кажется незыблемым.
Человеческая беседа — одно из самых глубоких и тонких наслаждений в жизни: отдаёшь самое лучшее — душу, берёшь то же взамен, и всё это легко, без трудности и требовательности любви.
Я ведь знаю, что я — в последний раз живу.
Здесь я не нужна, там — невозможна.
«Я буду любить тебя всё лето», — это звучит куда убедительней, чем «всю жизнь» и — главное — куда дольше!
“Возлюбленный” — театрально, “Любовник” — откровенно, “Друг” — неопределенно. Нелюбовная страна!
В жизни есть и другие важные вещи, не только любовь и страсть.
Я живу, как другие танцуют: до упоения — до головокружения — до тошноты!
Человечески любить мы можем иногда десятерых, любовно — много — двух. Нечеловечески — всегда одного…
Любить — значит видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители.
Каждый раз, когда узнаю, что человек меня любит – удивляюсь, не любит – удивляюсь, но больше всего удивляюсь, когда человек ко мне равнодушен.
Иногда так хочется отдать душу за возможность отдать душу за что-нибудь.
Никогда не говорите, что так все делают: все всегда плохо делают — раз так охотно на них ссылаются. У всех есть второе имя: никто, и совсем нет лица: бельмо. Если вам скажут: так никто не делает (не одевается, не думает, и т. д.) отвечайте: — А я — кто.
Встречаться нужно для любви, для остального есть книги.
Крылья — свобода, только когда раскрыты в полёте, за спиной они — тяжесть.
Первый любовный взгляд – то кратчайшее расстояние между двумя точками, та божественная прямая, которой нет второй.
Постоянная игра в жмурки с жизнью не приводит ни к чему хорошему.
Если взять будущих нас, то дети становятся старше, чем мы, мудрее. Из-за этого – непонимание.
Бойтесь понятий, облекающихся в слова, радуйтесь словам, обнажающим понятия.
Крылья — свобода, только когда раскрыты в полёте, за спиной они — тяжесть.
Если что-то болит — молчи, иначе ударят именно туда.
Сумасбродство и хорошее воспитание: целоваться на Вы.
Такое странное ощущение. Если рассматривать вас, как дорогого мне – останется лишь боль. Если считать вас чужим – добро. Но вы для меня ни тот, ни другой – я ни с кем из вас.
Самое лучшее в мире, пожалуй, — огромная крыша, с которой виден весь мир.
Если я человека люблю, я хочу, чтоб ему от меня стало лучше — хотя бы пришитая пуговица. От пришитой пуговицы — до всей моей души.
Расстояние: версты, мили… нас расставили, рассадили, чтобы тихо себя вели по двум разным концам земли.
Женщины часто заводят в туман.
Я – в жизни! – не уходила первая. И в жизни – сколько мне еще Бог отпустит – первая не уйду. Я просто не могу. Я всегда жду, чтобы другой ушел, все делаю, чтобы другой ушел, потому что мне первой уйти – легче перейти через собственный труп.
Мужчины не привыкли к боли,— как животные. Когда им больно, у них сразу такие глаза, что всё что угодно сделаешь, только бы перестали.
Никакая страсть не перекричит во мне справедливости. Делать другому боль, нет, тысячу раз, лучше терпеть самой. Я не победитель. Я сама у себя под судом, мой суд строже вашего, я себя не люблю, не щажу.
Мне плохо с людьми, потому что они мешают мне слушать мою душу или просто тишину.
Слушай и помни: всякий, кто смеется над бедой другого — дурак или негодяй; чаще всего — и то, и другое… Когда человек попадает впросак — это не смешно… Когда человека обливают помоями — это не смешно… Когда человеку подставляют подножку — это не смешно… Когда человека бьют по лицу — это подло. Такой смех — грех.
Я могу без Вас. Я ни девочка, ни женщина, я обхожусь без кукол и без мужчин. Я могу без всего. Но, быть может, впервые я хотела этого не мочь.
Я говорю всякие глупости. Вы смеетесь, я смеюсь, мы смеемся. Ничего любовного: ночь принадлежит нам, а не мы ей. И по мере того, как я делаюсь счастливой — счастливой, потому что не влюблена, оттого, что могу говорить, что не надо целовать, просто исполненная ничем не омраченной благодарности, — я целую Вас.
Тот кто обходится без людей — без того и люди обходятся.
Насколько я лучше вижу человека, когда не с ним!
О, Боже мой, а говорят, что нет души! А что у меня сейчас болит? — Не зуб, не голова, не рука, не грудь, — нет, грудь, в груди, там, где дышишь, — дышу глубоко: не болит, но всё время болит, всё время ноет, нестерпимо!
Не стесняйтесь уступить старшему место в трамвае.
Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.
Если у Вас за спиной кричат «Дурак!», то это не повод оглядываться.
У людей с этим роковым даром несчастной – единственной – всей на себя взятой – любви – прямо гений на неподходящие предметы!
Голова до прелести пуста,
Оттого что сердце — слишком полно!
Спасибо тем, кто меня любил, ибо они дали мне прелесть любить других, и спасибо тем, кто меня не любил, ибо они дали мне прелесть любить себя.
Мечтать ли вместе, спать ли вместе, но плакать всегда в одиночку.
Безделие; самая зияющая пустота, самый опустошающий крест. Поэтому я — может быть — не люблю деревни и счастливой любви.
Я хочу, чтобы ты любил меня всю, все, что я есмь, все, что я собой представляю! Это единственный способ быть любимой или не быть любимой.
Громким смехом не скроешь дикой боли.
Наши лучшие слова — интонации.
Чувство не нуждается в опыте, оно заранее знает, что обречено. Чувству нечего делать на периферии зримого, оно — в центре, оно само — центр. Чувству нечего искать на дорогах, оно знает — что придёт и приведёт — в себя.
Нужно писать только те книги, от отсутствия которых страдаешь. Короче: свои настольные.
Друг! Равнодушье – дурная школа! Ожесточает оно сердца.
— Вы любите своё детство?
— Не очень. Я вообще каждый свой день люблю больше предыдущего… Не знаю, когда это кончится… Этим, должно быть, и объясняется моя молодость.
Знай одно: что завтра будешь старой,
Остальное, деточка, — забудь.
Нет на земле второго Вас.
… И если сердце, разрываясь,
Без лекарства снимает швы, —
Знай, что от сердца — голова есть,
И есть топор — от головы…
Я молчу, я даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз — ревную. Это — смесь гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего возмущения.
Я никому не необходима, всем приятна.
Единственное, чего люди не прощают — это то, что ты без них, в конце концов, обошёлся.
Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.
Но мне не надо Ваших губ и глаз.
Всё началось — и кончилось — без Вас.
Я, когда не люблю, — не я… Я так давно — не я…
Как много в жизни такого, чего нельзя выразить словами.
Слишком мало на Земле слов…
Доблесть и девственность! Сей союз. Древен и дивен, как смерть и слава.
Знакомых и друзей – вся Москва, но ни одного кто за меня – нет, без меня! – умрет.
Книги мне дали больше, чем люди. Воспоминание о человеке всегда бледнеет перед воспоминанием о книге.
Любовь не в меру — рубит как топором!
Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.
В мире ограниченное количество душ и неограниченное количество тел.
Я в любви умела только одно: дико страдать и петь!
Не стыдись, страна Россия!
Ангелы — всегда босые…
Богини бракосочетались с богами, рождали героев, а любили пастухов.
Когда любовь умирает — воскресить её невозможно. Остаётся пустота, скука и равнодушие. Убить любовь нельзя — она умирает сама, оставляя голое пепелище и страшную невыразимую обиду, обиду на того, кто эту любовь в нас — вызвал, но сохранить — не дал, не смог…
Гетто избранничества. Вал. Ров.
Пощады не жди.
В этом христианнейшем из миров
Поэты — жиды.
Мне БОЛЬНО, понимаете? Я ободранный человек, а вы все в броне. У всех вас: искусство, общественность, дружбы, развлечения, семья, долг — у меня, на глубину, НИ-ЧЕ-ГО.
Благословляю Вас на все четыре стороны.
Нельзя тому, что было грустью зыбкой, Сказать: «Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!» Твоя любовь была такой ошибкой, — Но без любви мы гибнем. Чародей!
Императору — столицы,
Барабанщику — снега.
Я любовь узнаю по боли всего тела вдоль.
Меня нужно любить совершенно необыкновенно, чтобы я поверила.
Я жду того, кто первый
Поймет меня, как надо —
И выстрелит в упор.
Некоторым без кривизн —
Дорого дается жизнь.
Грех не в темноте, а в нежелании света.
Я хочу, чтобы ты любил меня всю, все, что я есмь, все, что я собой представляю! Это единственный способ быть любимой или не быть любимой.
Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца люби!
Я не знала, где Вы, но была там же, где Вы, а так как не знала, где Вы, то не знала, где я — но я знала, что я с Вами.
Источник
«Я живу, как другие танцуют: до упоения – до головокружения – до тошноты». (Марина Цветаева)
На первом курсе журфака студентов часто просят ответить на вопрос — кто такой, по их мнению, журналист? Вариантов обычно масса. Это и тот кто пишет в газету, и тот кто общается с людьми, рассказывает о проблемах… Но все таки в-первую очередь, журналист – это образованный, самодостаточный и храбрый человек. Храбрый не в том, что спешит в горячие точки, и уж конечно, не в желании лезть на рожон и находить неприятности. Журналист не боится увидеть и почувствовать жизнь со всех ее сторон, не боится прикоснуться к самой сердцевине жизни, будет работать не за награду и признание, а для людей и за людей. Еще более удивительны в своей этой журналистской храбрости – женщины этой профессии. Одна из них – Татьяна Бабиян отдавшая этой старейшей профессии многие свои годы.
Неудобный человек
В 1966 году Татьяна Бабиян окончила школу. В этот год по всему Союзу школы переходили с 11-летнего образования на 10-летнее, и выпускались сразу по две параллели. Конкурсы в ВУЗы были большими, но юная Татьяна, которая еще в школе увлеклась журналистикой, твердо решила поступать. И, несмотря на огромный конкурс, поступила. Правда, на филологический факультет Ленинградского госуниверситета, так как на журфак брали только стажистов, тех, кто уже попробовал себя в профессии, так сказать «понюхал пороху».
На четвертом курсе Татьяна вышла замуж и родила сына Андрея. Получив свободный диплом и не участвуя в распределении, вернулась в Березники, где самостоятельно устроилась на работу в парткабинет на БТМК. А через два года муж увез ее в Пермь. Надо сказать, что они с супругом часто жили порознь – обстоятельства разлучали их. И вскоре Татьяна с сыном вернулись в Березники, теперь уже навсегда связывая себя с этим городом. В 1975 году ее приняли на работу в «Уральский калийщик», где она и начала профессиональную карьеру.
Есть у Татьяны Александровны, как это принято сейчас называть, кумир – Марина Цветаева, образ которой является основополагающим в ее жизни, как уникальной личности, как поэта и как женщины. Татьяна называет ее воительницей, мятежницей: она всегда была сама по себе, ни с кем не смешивалась, можно сказать, одиночка. Как и сама Татьяна. Есть в них обеих этот мятежный дух…
Как и у Цветаевой есть у Татьяны Бабиян любовь к русскому слову во всех его разновидностях. А в журналистике она работала преимущественно не в информационных жанрах, а в аналитических. И это ее качество было оценено по достоинству.
В 1983 году она получила областную премию по журналистике имени Гайдара, а также победила в конкурсе Союза журналистов СССР, за цикл аналитических статей о проблемах транспортировки калийных удобрений морским путем из портового города Вентспилс (Латвия). А годом раньше Татьяна Александровна стала редактором «Уральского калийщика». С этой должностью связан еще один случай из ее карьеры.
Как редактор газеты, Татьяна Бабиян входила в состав парткома и к очередной отчетно-выборной партийной конференции объединения «Уралкалий» ей предложили подготовить выступление. Однако оно не состоялось. Тогда Татьяна на основе своей речи написала статью, усилив критику в адрес парткома «Уралкалия», и отдала ее в «Березниковский рабочий», где ее и опубликовали. Это была бомба! Татьяну Александровну пытались «прижучить», но за ее плечами была престижная премия и определенный «вес» среди коллег по цеху. Это была одна из первых идейных «сшибок» с начальством. Последний идейный конфликт в «Уральском калийщике» стал и заключительным этапом работы в нем. А произошел он на почве того, что Татьяна Александровна вступилась за своего заместителя, слово за слово и вновь вспомнился прошлый конфликт, после чего журналистка решила порвать всяческие отношения с этой газетой.
После «Уральского калийщика» Татьяна Бабиян какое-то время работала на БТМК в редакции заводской газеты, откуда в 1985 году ушла в «Березниковский рабочий» в котором она проработала семь плодотворных лет. Не обошлось и здесь без идейных столкновений. За время работы в «Березниковском рабочем» у Татьяны Александровны сделала серию интервью с секретарями парт организаций крупных промышленных предприятий. А в 1988 году проходила городская отчетно-выборная конференция, и по традиции, накануне было принято было публиковать интервью с первым секретарем горкома КПСС. На тот момент им был В.А. Агалаков. После того как материал был готов, Владимир Алексеевич внес свои правки. И тем не менее в опубликованном тексте было прекрасно видно, как журналистка буквально «размазывает» партийного лидера своим несогласием с каждым его ответом. Это был разгар перестройки, и вроде бы Агалаков воспринял ее демократический дух, в частности, ввел в обиход городские пресс-конференции, на которых заявлял: «Нам нужны «неудобные» люди!». Но на практике стать демократом гораздо труднее.
В 1990 году Татьяну Бабиян избирают депутатом городского совета народных депутатов, и она становится заместителем председателя депутатской комиссии по самоуправлению и социальной информации. А в 1992 году Татьяна Александровна перешла работать в городскую администрацию, где по ее предложению ввели должность пресс-секретаря. За время работы в этой должности у нее было три начальника – три главы. Последним из них был Александр Мошкин, который в 1996 году не без помощи пресс-секретаря выигрывает первые в истории города выборы мэра. Придя к власти, Александр Николаевич начинает создавать свою команду. Многих в то время сократили, та же участь постигла и ставку пресс-секретаря (что странно, ведь выбранному главе необходимо как-то отчитываться перед горожанами). Каждого сокращенного Мошкин лично принимал у себя и доносил свою позицию. Когда к нему пришла Татьяна Александровна, он предложил ей помочь с дальнейшим устройством, на что та ответила отказом и поблагодарила: «Спасибо за урок власти»….
«За все судьбу благодарю»
После работы пресс-секретарем Татьяна Александровна одно время работала в бюро социологических исследований, затем в редакции «Новой газеты» — корректором. А в 1998 году на базе «Типографии купца Тарасова» создается детский журнал «Чердачок», тот самый, который любили все березниковские мальчишки и девчонки и который до сих пор с любовью вспоминает уже взрослые дядьки-тетьки. После того как журнал стал не просто приложением, а полноценным изданием, его возглавила Татьяна Бабиян. Журнал был качественный, завлекательный и популярный, причем не только в нашем городе. Все были в диком восторге от него.
Однако в 2000 году журнал «Чердачок» закрывают, и Татьяна Александровна переходит работать в «Березники вечерние». В то время она получает уникальную возможность: бывший коллега по депутатстбву Александр Предеин, начальник Березниковской экспедиции ЗАО «ЛУКОЙЛ – Бурение- Пермь», предложил ей написать книгу об истории этого предприятия. Она согласилась и, пока работала в «Чердачке», написала ее. И в 2001 году на свет появилась книга «Нашу землю от корки до корки…». В то время Т.Бабиян уже работала на этом предприятии и через несколько лет написала вторую книгу – уже о буровых предприятиях всей области. Еще через пару лет у березниковских буровиков появился свой музей, созданный руками Татьяны Александровны. Уходя из экспедиции, она говорила, что оставила буровикам трех своих детей.
Журналистика тесно переплелась с жизнью Татьяны Александровны, сильно изменила ее характер, ведь до начала работы в профессии она была очень стеснительной. Со временем застенчивость ушла, а Татьяна Бабиян получила возможность работать с выдающимися личностями, посмотреть на жизнь под разными углами, реализоваться. Она и сейчас ведет активный образ жизни – читает книги, занимается бегом, ставит домашние спектакли. А главным своим достижением Татьяна Александровна считает то, что ее старшая внучка Дарья выбрала ее профессию. И вообще все, о чем мечталось в ее жизни, все сбылось. И стоит только сказать «Спасибо»:
«Благодарю, о Господь,
За Океан и за Сушу,
И за прелестную плоть,
И за бессмертную душу,
И за горячую кровь,
И за холодную воду.
— Благодарю за любовь.
Благодарю за погоду».
(Марина Цветаева)
Источник
