По лестнице как головокруженье
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И — боже правый! — ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало царь.
На свете все преобразилось, даже
Простые вещи — таз, кувшин,- когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами…
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Анализ стихотворения «Первые свидания» Тарковского
Арсений Александрович Тарковский — явление в отечественной поэзии середины XX века. «Первые свидания» написаны по впечатлениям юности, звучат в авторском исполнении в кинофильме «Зеркало» Андрея Тарковского, сына поэта.
Стихотворение написано в 1962 году. Его автору исполнилось 55 лет, и он впервые получил разрешение на публикацию своей книги «Перед снегом». Посвящено первой любви поэта — Марии Фальц. Она была постарше, жила в большой бедности, слабого здоровья. Спустя несколько лет умерла. Это мучительное чувство не отпускало поэта всю жизнь, стало не просто эпизодом из юности, а символом судьбы, тайны любви, смерти. По жанру — любовная лирика с философским подтекстом, по размеру — четырехстопный дактиль с перекрестной и смежной рифмой, 5 строф.
В стихотворении любовь становится тайной бытия, физические ее аспекты преодолеваются, но никуда не исчезают, смертное словно приобретает качества бессмертия. Соединение двух душ выводит любящих за пределы времени и пространства, во всяком случае, из эпохи, в которой они сейчас существуют — точно. Чувство как момент наивысшей свободы. На задний план уходят заботы о материальных благах, еда и кров — и те становятся не важны, а каждый будничный предмет словно приобретает новое измерение, все живое и неживое участвует в происходящем. Однако следом неизбежно крадется судьба, бессмысленная, разрушительная, от которой не спрятаться. Она настигает всех — и вдребезги разбивается сфера в руке возлюбленной. Конец ли это? Поэт считает, что память не даст исчезнуть чувству.
Все стихотворение пронизано сравнениями любви с совершением служения. Он возвращает любви, часто поруганной, доведенной людьми до низменного состояния, отблеск священного. Поэт словно венчается со своей возлюбленной. Впрочем, не в храме, а в бедной комнатке в маленьком городке у реки в далеком 1923 году. «Одни на целом свете». Лексика возвышенная, интимная, трепетная. Любимая становится царицей, он — ее служителем. Россыпь метафорических сравнений: ты смелей и легче птичьего крыла, вода стояла, как на страже, города, как миражи, как сумасшедший. «Дерзновенно мое благословенье»: то есть, имеет силу. Прием инверсии: настала ночь, дымились горы, ложилась мята. «Небо развернулось»: антитеза библейскому Апокалипсису, где небо, наоборот, свернулось, как свиток. «Нас повело неведомо куда»: здесь предчувствие конца, пропасти, приближения судьбы.
«Первые свидания» А. Тарковского входят в цикл стихотворений поэта о М. Фальц, с которой он познакомился во время скитаний по Украине в 1920-х годах.
- Следующий стих → Арсений Тарковский — Бессонница
- Предыдущий стих → Арсений Тарковский — Первая гроза
Читать стих поэта Арсений Тарковский — Первые свидания на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
Источник
Одним из шедевров лирики Арсения Тарковского является стихотворение «Первые свидания» (1962 года). В нем мы видим особый мир, преображенный любовью. Но вот что странно: первые две строки стихотворения говорят нам об удивительном чуде: перед читателем не просто двое людей, любящих друг друга, с ними – Бог. «Свиданий наших каждое мгновенье // мы праздновали, как богоявленье», – пишет Арсений Тарковский, и это слово – богоявленье – как некий источник света отбрасывает целый сноп лучей в глубь стихотворения. Эти «лучи» изменяют и преображают не только мир, окружающий любящих людей, но и саму речь поэта.
Но вернемся к началу стихотворения. Первая его часть – это как бы вхождение героев в особый мир, в мир «с той стороны зеркального стекла». Обращает на себя внимание стремительное движение вниз, которое в этом зримом земном мире является аналогом сошествия неба на землю. Итак, сначала – богоявление, потом – возлюбленная. «По лестнице, как головокруженье, // Через ступень сбегала и вела // Сквозь влажную сирень в свои владенья // С той стороны зеркального стекла».
Мы, конечно, сразу вспомним и другие метафоры зеркала, которые так органично вошли в ткань художественной культуры ХХ века. «Алиса в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла, фильм Андрея Тарковского «Зеркало» … Этот список, конечно, можно продолжать. Но для нас важно то, что герои попадают в особое пространство, где все – люди, вещи, само время, слова – существуют по каким-то особым законам. Арсений Тарковский пишет о любви, и высота этого чувства дерзновенна. Не случайно именно это слово употребляет он во второй части стихотворения.
Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: «Будь благословенна!» –
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье …
(315)
А что, собственно, значит словосочетание «алтарные врата»? Мы знаем, что алтарь – это Святая Святых Храма, место, где происходит Таинство. Алтарь отделен от остального пространства Храма иконостасом, в центре которого и находятся Царские, или алтарные, врата. Когда они открыты, это значит, что Сам Господь выходит к молящимся людям. Открытые алтарные врата – это символ единства Бога и человека. В каком-то смысле анализируемые нами строки являются «своеобразным» текстовым синонимом к началу стихотворения. (Вспомним: «Свиданий наших каждое мгновенье // Мы праздновали, как богоявленье».)
Итак, в этом особом пространстве любящий – не просто человек, он – священник, и не случайно он благословляет свою возлюбленную. Благословляет ее и вся вселенная: «И тронуть веки синевой вселенной // К тебе сирень тянулась со стола».
Кто же она в этой сияющей вселенной, если он, ее любимый, – священник? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны внимательно прочитать строки, которые на первый взгляд кажутся загадочными и непонятными.
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И – Боже правый! — ты была моя.
Возлюбленная держит в своей руке хрустальную сферу, в которой – и горы, и моря, и реки; она спит на троне … Она – царица этого мира, и в ладони ее – держава, символ царства не от мира сего, царства любви. В этом пространстве изменяются даже привычные вещи: таз, кувшин, вода, которая становится слоистой и твердой. Но что является для поэта самым главным – преображается речь.
Ты пробудил ась и nреобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало: Царь.
Человек – царь и священник, когда он любит и когда он любим. И вот в этом новом преображенном мире происходит новое чудо:
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами …
Если в начале стихотворения небо сходит на землю и в первой части мы видим стремительное движение вниз, то в конце начинается путь с земли – к небу, путь, который сначала только предчувствуется в отдельных образах и строках («И птицам с нами было по дороге»), а потом мощным аккордом звучит перед двумя финальными строками стихотворения: «И небо развернулось пред глазами».
Но последние две строки ввергают нас в реальный исторический план бытия, в котором судьба вершит свою трагедию:
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Только трагедия эта совсем иная, нежели классическая – античная. В античной трагедии судьба, или рок, является не произволом, а осмысленным, логичным возмездием человеку, переступившему определенную запретную черту. Здесь же судьба идет «как сумасшедший», т.е. ее действие лишено смысла. Она не возмездие, не воздаяние, а безумство, несущее смерть и разрушение. Это опыт ХХ века. Но тем, перед чьими глазами уже «развернулось небо», никакая сумасшедшая судьба не страшна.
►Читайте также другие статьи о жизни и творчестве А. Тарковского:
- Автобиография А.А. Тарковского
- Язык поэзии Тарковского. Категории «земного» и «небесного»
- Человек в поэзии Тарковского
- Образ слова в поэзии А. Тарковского
► Перейти к оглавлению книги «Сохранившие традицию: Н. Заболоцкий, А. Тарковский, И. Бродский»
Источник
У Тарковского есть ряд стихов, глубоких и лиричных, которые были посвящены любимой, но ушедшей в небытие, умершей женщине. Горечь утраты, свет доброй памяти, сила поднявшейся над земным существованием любви звучали в них. И вместе с тем – что-то ещё. Что именно – я пойму чуть позже. В некоторых из них упоминалось имя Мария. Естественно, возникли вопросы: кто она? кем была для поэта? почему ушла так рано?
Делюсь ответами.
Арсений Тарковский читает «Первые свидания»
Эти стихи написаны 55-летним мужчиной о событиях почти 40-летней давности. А звучат они так, будто всё было пережито только вчера. Звучат молодо и трепетно. Посвящены они женщине, образ которой Тарковский пронесёт через всю жизнь — стихи, обращённые к ней, он будет писать на протяжении многих и многих лет.
После смерти отца дочь поэта Марина найдёт в его архиве рукописную тетрадь, озаглавленную стихотворной строкой «Как 40 лет тому назад…» В ней будут собраны стихи, обращённые к Марии. Мария – так звали первую жену поэта, родившую ему дочь Марину и сына Андрея. Но содержание найденных стихов будет противоречить как внешности и характеру, так и обстоятельствам жизни Марии Вишняковой-Тарковской. Следовательно, посвящены они другой Марии, но какой? Марина Тарковская проведёт собственное расследование. Поиск неизвестной Музы приведёт дочь Арсения Александровича в Кировоград (Елисаветград) – город на Украине, в котором поэт родился.
В Елисаветграде среди соседей Тарковских по Александровской улице была семья Густава Фальца, бывшего управляющего имения барона Фальц-Фейна. Он переехал сюда вместе с дочерью Марией и жил в небольшом доме, в котором ныне располагается музей Арсения Тарковского. Это здание в народе так и называют: «Дом Фальц». Сначала немецкая семья занимала комнаты на обоих этажах, а после смерти родителей Мария осталась жить в двух нижних комнатах с окнами в сад (о них-то и написано столько поэтических строк). В доме-музее до сих пор сохранилась небольшая сцена. На ней, по свидетельству старожилов, проходили домашние спектакли и поэтические чтения, в которых принимал участие и Арсений Тарковский. В ту пору было ему 16 лет.
Мария Фальц к тому времени была «соломенной вдовой». Её муж, офицер Колобов, был призван в Первую мировую войну и пропал без вести в гражданскую. С Арсением Тарковским и другими интеллигентными гимназистами, собиравшимися в доме Фальц, Марию связывала младшая сестра Елена.
Мария была немного близорукой, но очень привлекательной, умной, образованной, прекрасно пела и играла на рояле, особенно часто – Шопена. Она была неизменной «душой» тёплых музыкальных и литературных вечеров. С Тарковским их разделяла пропасть в 9 лет, что было в то время немыслимо для общего будущего. Однако именно Мария стала Прекрасной Дамой поэта, которой он всю жизнь так и будет посвящать стихи.
Они расстались в 1925 году, когда Арсений уехал учиться в Москву, а она — в Ленинград. Есть сведения, что он приезжал к ней в 1926 году в Ленинград, но она предложила ему расстаться окончательно. Возможно, она уже знала, что больна и не хотела связывать молодого, много моложе её, поэта, перед которым брезжило большое будущее.
В последний раз они виделись в 1928, во время приезда поэта к матери. Он рассказал своей любимой, что уже женат на Марии Вишняковой, а она ответила, что выходит замуж и уезжает в Одессу.
В 1932 году Марии Фальц не стало, она умерла от туберкулёза в доме своей сестры в Славянске. И Арсений Александрович тяжело переживал эту утрату. Долгое время имя этой женщины и всё, связанное с ней, оставалось загадкой.
К сожалению, судя по всему, Мария Фальц умерла без наследников: искавшим не удалось найти её фотографий или портрета.
Я обещала написать, что же ещё, кроме горечи утраты, света доброй памяти и какой-то встающей над земным существованием любви, слышится мне в стихах, посвящённых Марии. Связь с вечностью. Сейчас объясню. Всю жизнь поэт-Тарковский осмысляет вот эту связь между жизнью и смертью/бессмертьем, между земным бытием и бытием вечным, между человеком и космосом/богом (и первое сливается у него со вторым). Осмысляет связь человека и Вселенной, ту суть, ради которой мы приходим трудиться на Землю. И, как мне кажется, Мария, его первая возлюбленная, ушедшая рано, стала для него связью между миром Земли и миром вечности. Не просто светлым воспоминанием юности, а Музой его поэтических прозрений.
Музе
Что мне пропитанный полынью ветер.
Что мне песок, впитавший за день солнце.
Что в зеркале поющем голубая,
Двойная отраженная звезда.
Нет имени блаженнее: Мария, —
Оно поет в волнах Архипелага,
Оно звенит, как парус напряженный
Семи рожденных небом островов.
Ты сном была и музыкою стала,
Стань именем и будь воспоминаньем
И смуглою девической ладонью
Коснись моих полуоткрытых глаз,
Чтоб я увидел золотое небо,
Чтобы в расширенных зрачках любимой,
Как в зеркалах, возникло отраженье
Двойной звезды, ведущей корабли.
Первые свидания
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И — боже правый! — ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало царь.
На свете все преобразилось, даже
Простые вещи — таз, кувшин,- когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами…
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Ветер
Душа моя затосковала ночью.
А я любил изорванную в клочья,
Исхлестанную ветром темноту
И звезды, брезжущие на лету
Над мокрыми сентябрьскими садами,
Как бабочки с незрячими глазами,
И на цыганской масляной реке
Шатучий мост, и женщину в платке,
Спадавшем с плеч над медленной водою,
И эти руки, как перед бедою.
И кажется, она была жива,
Жива, как прежде, но ее слова
Из влажных «Л» теперь не означали
Ни счастья, ни желаний, ни печали,
И больше мысль не связывала их,
Как повелось на свете у живых.
Слова горели, как под ветром свечи,
И гасли, словно ей легло на плечи
Все горе всех времен. Мы рядом шли,
Но этой горькой, как полынь, земли
Она уже стопами не касалась
И мне живою больше не казалась.
Когда-то имя было у нее.
Сентябрьский ветер и ко мне в жилье
Врывается —
то лязгает замками,
То волосы мне трогает руками.
Как сорок лет тому назад…
I
Как сорок лет тому назад,
Сердцебиение при звуке
Шагов, и дом с окошком в сад,
Свеча и близорукий взгляд,
Не требующий ни поруки,
Ни клятвы. В городе звонят.
Светает. Дождь идет, и темный,
Намокший дикий виноград
К стене прижался, как бездомный,
Как сорок лет тому назад
II
Как сорок лет тому назад,
Я вымок под дождем, я что-то
Забыл, мне что-то говорят,
Я виноват, тебя простят,
И поезд в десять пятьдесят
Выходит из-за поворота.
В одиннадцать конец всему,
Что будет сорок лет в грядущем
Тянуться поездом идущим
И окнами мелькать в дыму,
Всему, что ты без слов сказала,
Когда уже пошел состав.
И чья-то юность, у вокзала
От провожающих отстав,
Домой по лужам как попало
Плетется, прикусив рукав.
III
Хвала измерившим высоты
Небесных звезд и гор земных
Глазам — за свет и слезы их!
Рукам, уставшим от работы,
За то, что ты, как два крыла,
Руками их не отвела!
Гортани и губам хвала
За то, что трудно мне поется,
Что голос мой и глух и груб,
Когда из глубины колодца
Наружу белый голубь рвется
И разбивает грудь о сруб!
Не белый голубь — только имя,
Живому слуху чуждый лад,
Звучащий крыльями твоими,
Как сорок лет тому назад.
1969
* * *
Мне в черный день приснится
Высокая звезда,
Глубокая криница,
Студеная вода
И крестики сирени
В росе у самых глаз.
Но больше нет ступени —
И тени спрячут нас.
И если вышли двое
На волю из тюрьмы,
То это мы с тобою,
Одни на свете мы,
И мы уже не дети,
И разве я не прав,
Когда всего на свете
Светлее твой рукав.
Что с нами ни случится,
В мой самый черный день,
Мне в черный день приснится
Криница и сирень,
И тонкое колечко,
И твой простой наряд,
И на мосту за речкой
Колеса простучат
На свете все проходит,
И даже эта ночь
Проходит и уводит
Тебя из сада прочь.
И разве в нашей власти
Вернуть свою зарю?
На собственное счастье
Я как слепой смотрю.
Стучат. Кто там? — Мария
Отворишь дверь. — Кто там? —
Ответа нет. Живые
Не так приходят к нам,
Их поступь тяжелее,
И руки у живых
Грубее и теплее
Незримых рук твоих.
— Где ты была? — Ответа
Не слышу на вопрос.
Быть может, сон мой — это
Невнятный стук колес
Там, на мосту, за речкой,
Где светится звезда,
И кануло колечко
В криницу навсегда.
* * *
Невысокие, сырые,
Были комнаты в дому.
Называть ее Марией
Трудно сердцу моему.
Три окошка, три ступени,
Темный дикий виноград.
Бедной жизни бедный гений
Из окошка смотрит в сад.
И десятый вальс Шопена
До конца не дозвучит.
Свежескошенного сена
Рядом струйка пробежит.
Не забудешь? Не изменишь?
Не расскажешь никому?
А потом был продан «Рениш»,
Только шелк шумел в дому.
Синий шелк простого платья,
А душа еще была
От последнего объятья
Легче птичьего крыла.
В листьях, за ночь облетевших,
Невысокое крыльцо
И на пальцах похудевших
Бирюзовое кольцо,
И горячечный румянец,
Сине-серые глаза.
И снежинок ранний танец,
Почерневшая лоза.
Шубку на плечи, смеется,
Не наденет в рукава.
Ветер дунет, снег взовьется…
Вот и все, чем смерть жива.
1947
Марии Фальц было посвящено и то памятное стихотворение, на которое отозвалась Марина Цветаева своим последним «Всё повторяю первый стих и всё переправляю слово…»
* * *
Меловой да соляной
Твой Славянск родной.
Надоело быть одной —
Посиди со мной…
Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.
И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.
И вино звенит из тьмы,
И поёт стекло:
«Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!»
Улыбнётся мне отец,
Брат нальёт вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:
— Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.
(1940)
Вот здесь можно послушать, как Светлана Крючкова читает два эти стихотворения – Тарковского и ответ ему Цветаевой, о существовании которого он узнает лишь спустя годы, уже после смерти Марины Ивановны.
Есть предположение, что и стихотворение «Ночной дождь» посвящёно Марии Фальц:
Ночной дождь
То были капли дождевые,
Летящие из света в тень.
По воле случая впервые
Мы встретились в ненастный день,
И только радуги в тумане
Вокруг неярких фонарей
Поведали тебе заране
0 близости любви моей,
0 том, что лето миновало,
Что жизнь тревожна и светла
И как ты ни жила, но мало,
Так мало на земле жила.
Как слезы, капли дождевые
Светились на лице твоем,
А я еще не знал, какие
Безумства мы переживем.
Я голос твой далекий слышу,
Друг другу нам нельзя помочь,
И дождь всю ночь стучит о крышу,
Как и тогда стучал всю ночь.
Источник
