В начале было слово и слово было я потом пришли сомнения и головная боль
Материал по теме
Евангелие Пасхальной ночи: “В начале было Слово…”
Тексты церковных богослужений, в особенности тех, что совершаются в Страстную седмицу и Пасху — это величайшая поэзия, когда-либо написанная. Но, что более важно, события, на которых эти тексты основываются, — смерть Христа и Его Воскресение — это в самом деле величайшая поэзия Бога. Мы должны исполнить стих, написанный Богом.
«В начале было Слово» – фраза, с которой начинается «Евангелие от Иоанна», является одной из самых популярных библейских цитат. И, к сожалению – одной из самых неверно понимаемых.
Чаще всего в ней слышат некое подтверждение важности литературного труда. «В начале было слово», – веско и значительно говорит какой-нибудь писатель, имея в виду свое драгоценное творчество. Также, эту фразу цитируют еще и для того, чтобы утвердить преимущество гуманитарных наук перед науками естественными и математикой, подразумевая при этом, что слово гораздо важнее и лучше чем число.
Однако, совсем не это хотел сказать Иоанн Богослов. Полностью первый стих его Евангелия звучит так: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». И главный вопрос заключается в том, Что (или Кто) тут – Слово.
В оригинальном тексте Нового Завета на месте русского – «Слово» стоит древнегреческое ὁ Λόγος (logos), которое можно переводить не только как «слово», но еще и как «ум», «основа», «утверждение», «разумение», «значение», «доказательство», «пропорция» и т.д. Всего у него, ни много ни мало – около ста значений. Переводчики Евангелия взяли самое первое значение из словаря – «слово». Но с таким же успехом они могли перевести logos и как «мысль», и как «разум». И это не было бы ошибкой, хотя, наверное, тогда перевод потерял бы в поэтичности и выразительности, а смысл этого текста по-прежнему остался бы непонятным.
Дело в том, что начальная фраза «Евангелия от Иоанна» была обращена, отнюдь не к нам. Тут нужно знать культурно-исторические реалии той эпохи. Слова – Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ Λόγος, καὶ ὁ Λόγος ἦν πρὸς τὸν Θεόν, καὶ Θεὸς ἦν ὁ Λόγος («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог») – апостол Иоанн адресует прежде всего к интеллигенции Римской империи. Понятие Логоса играло очень важную роль в античной философии. Еще живший в шестом веке до Рождества Христова знаменитый древнегреческий философ Гераклит говорил, что в основании мира лежит Логос, который «люди не в силах постичь». Он понимал его как мировой разум, существующий в виде метафизического огня, периодически вспыхивающего и потухающего. А во времена пришествия Христа среди образованных слоев Римской империи была очень популярна философская школа стоиков. От Гераклита стоики почерпнули мысль о происхождении мира из огня и о периодически повторяющемся возвращении мира в огонь, а также учение о мироправящем Логосе, или законе, определяющем все происходящее.
Когда Иоанн Богослов писал Евангелие, он, конечно, знал об этом значении слова Логос в эллинской философии и о том, какую важную роль это понятие в ней играло. Однако он не просто заимствует актуальный термин с почтенной историей, но – преображает его, дает ему совершенно иное значение. Теперь Логос это уже не безликий закон – это Личный Бог. То есть – не что, а Кто.
Кстати, в процессе исторического распространения христианства по всей Земле возникла необходимость перевода Священного Писания на языки других народов. И тут начальная строка «Евангелия от Иоанна», задала очень непростую задачку филологам и философам. Например, китайские переводчики Нового Завета решили что в китайской философии античному Логосу соответствует Дао, и перевели слова апостола Иоанна так: «В начале был Путь (Дао)».
В русском же переводе эта фраза прозвучала, как всем сегодня известное – «В начале было Слово». Однако вовсе не о литературном слове говорит здесь Апостол, но – о Христе, Боге-Слове воплотившемся, жившем среди людей, умершем на Кресте за наши грехи и Своим воскресением открывшем человечеству путь к Жизни Вечной.
Вся евангельская история была радикальным ударом по мыслительным привычкам того времени. Недаром другой апостол, апостол Павел говорил, что «мы проповедуем Христа распятого – иудеям соблазн, эллинам безумие». Действительно, история о распятом Боге казалась многим культурным эллинам, взращенным на античной философии, верхом безумия. Они не могли понять, как умерший и воскресший Бог, Бог-личность, а не безличный универсальный разум, может быть Логосом, Принципом и Словом мира, по Которому и Которым он сотворен. Бог должен быть свободен от любых границ и определений, считал какой-нибудь философ. Это мировой разум, но не Личность. Безличное универсальное Что, а не Кто. Однако такой философ не замечает, что в данном случае он просто-напросто ставит пределы Божию могуществу. Ведь он на самом деле говорит о том, что Бог чего-то не может. Но Бог может все, в том числе и быть Личностью, рожденным и несотворенным, стать Богочеловеком. Бог всемогущ. Он не ограничивается никакой логикой, сколь угодно глубокой и утонченной.
На заставке фрагмент фото Kansas Poetry (Patrick)
Источник
В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него на́чало быть, и без Него ничто не на́чало быть, что на́чало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него. Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете.
Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него на́чал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились.
И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца.
Иоанн свидетельствует о Нем и, восклицая, говорит: Сей был Тот, о Котором я сказал, что Идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня. И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать, ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа. Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил.
И вот свидетельство Иоанна, когда Иудеи прислали из Иерусалима священников и левитов спросить его: кто ты?
Он объявил, и не отрекся, и объявил, что я не Христос.
И спросили его: что же? ты Илия?
Он сказал: нет.
Пророк?
Он отвечал: нет.
Сказали ему: кто же ты? чтобы нам дать ответ пославшим нас: что́ ты скажешь о себе самом?
Он сказал: я глас вопиющего в пустыне: «исправьте путь Господу», как сказал пророк Исаия.
А посланные были из фарисеев; и они спросили его: что же ты крестишь, если ты ни Христос, ни Илия, ни пророк?
Иоанн сказал им в ответ: я крещу в воде; но стоит среди вас Некто, Которого вы не знаете. Он‐то Идущий за мною, но Который стал впереди меня. Я недостоин развязать ремень у обуви Его.
Это происходило в Вифаваре при Иордане, где крестил Иоанн.
На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира. Сей есть, о Котором я сказал: «за мною идет Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня». Я не знал Его; но для того пришел крестить в воде, чтобы Он явлен был Израилю.
И свидетельствовал Иоанн, говоря: я видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нем. Я не знал Его; но Пославший меня крестить в воде сказал мне: «на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым». И я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий.
На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий.
Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом. Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: что вам надобно?
Они сказали Ему: Равви́ (что значит: «учитель»), где живешь?
Говорит им: пойдите и увидите. Они пошли и увидели, где Он живет; и пробыли у Него день тот. Было около десятого часа.
Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за Ним, был Андрей, брат Симона Петра. Он первый находит брата своего Симона и говорит ему: мы нашли Мессию (что значит: «Христос»); и привел его к Иисусу. Иисус же, взглянув на него, сказал: ты — Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа, что значит: «камень» (Петр).
На другой день Иисус восхотел идти в Галилею, и находит Филиппа и говорит ему: иди за Мною. Филипп же был из Вифсаиды, из одного города с Андреем и Петром. Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета.
Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе?
Филипп говорит ему: пойди и посмотри.
Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства.
Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня?
Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя.
Нафанаил отвечал Ему: Равви́! Ты — Сын Божий, Ты — Царь Израилев.
Иисус сказал ему в ответ: ты веришь, потому что Я тебе сказал: «Я видел тебя под смоковницею»; увидишь больше сего. И говорит ему: истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому.
Источник
1 В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Богом.
2 Оно было в начале у Бога.
3 Все, что существует, было сотворено через Него, и без Него ничего из того, что есть, не начало существовать.
4 В Нем заключена жизнь, и эта жизнь – свет человечеству.
5 Свет светит во тьме, и тьма не поглотила его.
6 Богом был послан человек, по имени Иоанн.
7 Он пришел как свидетель, свидетельствовать о свете, чтобы благодаря ему все поверили в этот свет.
8 Сам он не был светом, а пришел, чтобы свидетельствовать о свете.
9 Был истинный свет, который просвещает каждого человека, приходящего в мир.
10 Он был в мире, который через Него был создан, но мир не узнал Его.
11 Он пришел к своим, но свои не приняли Его.
12 Но всем тем, кто Его принял и кто поверил в Его имя, Он дал власть стать детьми Божьими.
13 Детьми, рожденными не обычным путем, не от желания человека, а рожденными от Бога.
14 Слово стало человеком и жило среди нас. Мы видели Его славу, славу, которой наделен Единственный Сын Отца, полный милости и истины.
15 Иоанн свидетельствовал о Нем, провозглашая: – Это тот, о ком я говорил: «Идущий за мной стоит выше меня, потому что Он существовал еще до меня».
16 По Его безграничной милости мы получаем одно благословение за другим.
17 Ведь через Моисея был дан закон, а милость и истина пришли через Иисуса Христа.
18 Бога никто никогда не видел, Его явил нам Его единственный Сын, который всегда пребывает с Отцом и который сам – Бог.
19 Жители Иерусалима послали к Иоанну священников и левитов, чтобы спросить его, кто он такой.
20 Иоанн сказал им: – Я не Мессия. Он говорил об этом прямо, не скрывая.
21 Они спросили его: – Тогда кто же ты? Илия? Он ответил: – Нет. – Так ты пророк? – Нет, – отвечал Иоанн.
22 – Кто же ты? – спросили они тогда. – Скажи, чтобы мы смогли передать твой ответ тем, кто нас послал. Что ты сам скажешь о себе?
23 Иоанн ответил им словами пророка Исайи: – «Я голос, взывающий в пустыне: выпрямите путь для Господа».
24 А посланные были фарисеями.
25 Они допытывались: – Если ты не Мессия, не Илия и не пророк, то почему ты крестишь?
26 Иоанн ответил: – Я крещу водой. Но среди вас стоит тот, кого вы не знаете.
27 Он придет после меня, и я не достоин даже развязать ремни Его сандалий.
28 Это происходило в Вифании, на берегу Иордана, там, где крестил Иоанн.
29 На следующий день Иоанн увидел идущего к нему Иисуса и сказал: – Вот Агнец Божий, который берет на себя грех мира!
30 Это о Нем я говорил: «Идущий за мной стоит выше меня, потому что Он существовал еще задолго до меня».
31 Я сам не знал Его, но я крещу водой для того, чтобы Его узнал Израиль.
32 И Иоанн подтвердил свои слова: – Я видел, как Дух Святой спускался на Него с небес в виде голубя и как Он остался на Нем.
33 Я бы не узнал Его, если бы пославший меня крестить водой не сказал мне: «На кого опустится и на ком останется Дух, тот и будет крестить людей Святым Духом».
34 Я видел это и свидетельствую, что Он – Божий Сын!
35 На следующий день Иоанн опять стоял с двумя своими учениками.
36 Увидев идущего Иисуса, он сказал: – Вот Агнец Божий!
37 Двое из учеников слышали эти слова и последовали за Иисусом.
38 Иисус обернулся и увидел, что они идут за Ним. – Что вы хотите? – спросил Он. – Учитель, скажи, где Ты живешь? – спросили они.
39 – Идите за Мной, и вы сами увидите, – сказал Иисус. Они пошли, увидели, где Он живет, и пробыли у Него до четырех часов вечера.
40 Одним из двух, слышавших слова Иоанна об Иисусе и пошедших за Ним, был брат Симона Петра, Aндрей.
41 Он разыскал своего брата Симона и сказал: – Мы нашли Мессию! – (что означает «Помазанник»).
42 И привел его к Иисусу. Иисус посмотрел на Симона и сказал: – Симон, сын Иоанна, тебя будут звать Кифа, – (что значит «камень», а по-гречески «Петр»).
43 На следующий день Иисус решил идти в Галилею. Он нашел Филиппа и сказал ему: – Пойдем со Мной!
44 Филипп был из Вифсаиды, из того же города, что и Aндрей с Петром.
45 Он нашел Нафанаила и сказал ему: – Мы встретили того, о ком написано в законе Моисея и о котором писали пророки. Это Иисус, сын Иосифа из Назарета.
46 Нафанаил ответил: – Разве из Назарета может быть что-нибудь доброе? – Пойди и посмотри, – сказал Филипп.
47 Когда Иисус увидел идущего к Нему Нафанаила, Он сказал: – Вот истинный израильтянин, в котором нет ни тени притворства.
48 – Откуда Ты меня знаешь? – удивился Нафанаил. Иисус ответил: – Еще до того, как Филипп позвал тебя, Я видел тебя под смоковницей.
49 Тогда Нафанаил сказал: – Учитель, Ты действительно Сын Божий, Ты царь Израиля!
50 Иисус сказал: – Ты говоришь это потому, что Я сказал, что видел тебя под смоковницей. Ты увидишь еще больше этого.
51 И добавил: – Говорю вам истину, вы увидите открытые небеса и ангелов Божьих, спускающихся и поднимающихся к Сыну Человеческому.
От Иоанна, 1 глава
← 24 глава
Ин От Иоанна
1 глава
RSZ Слово Жизни
2 глава →
Обратите внимание. Номера стихов – это ссылки, ведущие на раздел со сравнением переводов, параллельными ссылками, текстами с номерами Стронга. Попробуйте,
возможно вы будете приятно удивлены.
Источник
Сердце блудницы. Елена Кучеренко
Рассказ основан на реальных событиях
Отец Евгений не был святым. Он был просто человеком. И, как и все люди, он совершал ошибки и поступки, за которые ему было стыдно. Но он старался, очень старался быть хорошим священником. И, поверьте, у него это получалось. Уж я-то знаю.
– Но, знаешь, хорошо, что есть память, – говорил он. – Ты уже признал, покаялся, встал, отряхнулся, а все равно перед глазами встают картинки из прошлого. Где ты был неправ, струсил, смалодушничал, мимо горя чужого прошёл. Да что там – свиньей был. Это нужно, это полезно вспоминать. Чтобы опять совесть кольнула и никогда уже не повторять… Верку не забуду никогда… Молодой я тогда был, дурной.
… Давно это было. В том маленьком городке многие ее называли Верка-потаскуха. Отца у неё не было, мать-пьяница то и дело меняла таких же пьяных кавалеров. В итоге кто-то из них ударил ее бутылкой по голове. И умерла Анджела – так звали мать.
Верка осталась с бабушкой. Еще со школы пошла она по кривой дорожке. Сначала спала с какими-то похотливыми сальными мужиками за ужин в дешёвом кафе, потом – за шмотки. Иногда и деньжат могли ей подкинуть. Нет, была у неё и нормальная работа – на рынке торговала мясом. Но все знали, что и другое продать она может.
Когда Верке было восемнадцать, умерла бабушка. Не выдержало сердце, изболевшееся сначала за дочь, потом за внучку. И осталась она одна.
***
А потом забеременела. От кого – сама сказать не могла.
– Рассказывала мне Верка, что тогда это известие о беременности как молнией ее ударило, – вспоминал отец Евгений. – Ведь спала она со всеми подряд не от жизни хорошей. Что мать ее делала, то и она. От осинки не родятся апельсинки. Только не пила, в отличие от матери. До тошноты насмотрелась на попойки. А ещё хотела от одиночества убежать. Только не знала, как. Не научили ее. Ни о каком аборте даже не думала. Хотя врачи сразу сказали: «Тебе-то зачем?» И заниматься Веркой особо не хотели, брезговали. Но все равно ей было, что они там говорят. На обследования не ходила. Думала о том, что наконец-то закончится ее одиночество, будет любить этого ребёночка, и он ее будет любить. И станет теперь у неё в жизни всё по-другому. Не как у них с матерью. Странно, да? Но ведь даже «потаскухам» нужна любовь. Блудницам последним. Она всем нужна. И ведь, Лен, подумай, что-то внутри у неё было чистое, настоящее, раз малыша оставила. Мы, люди, ведь оболочку только видим… А сердце видит Господь.
… Но тогда, в начале истории, этого никто не знал. И в один из дней завалилась к ним в храм пьяная в драбадан Верка. Она то рыдала, размазывая по опухшему лицу дешевую тушь, то заходилась каким-то зловещим сумасшедшим хохотом. И толкала перед собой коляску, в которой лежал ее, наверное, уже трёхмесячный малыш.
«Верка-потаскуха», – прошелестел по храму испуганный старушечий шёпот. Кто-то побежал за сторожем – вывести девку побыстрее. Стыд-то какой. Блудница бесстыжая в Доме Божием. Кто-то попытался оттеснить ее к выходу. Там и наткнулся на них отец Евгений.
Молодой батюшка был не в духе. Дома болела дочь, нервничала матушка, они сильно поругались. А тут ещё крестины, и он опаздывает. И Верку-патаскуху ещё нелегкая принесла. Да, он знал, кто это.
Зачем Вера тогда пришла впервые в храм, она и сама не понимала. Наверное, потому что не куда было идти. Она почти ничего не говорила и все так же то смеялась, то плакала. И заглядывала отцу Евгению в глаза, как будто ждала чего-то, что хоть немного облегчит ее невыносимую боль. А болеть было чему.
– Я смотрел тогда на ее ребёнка, – вспоминал батюшка, – и чувствовал, что у меня волосы становятся дыбом. Это был настоящий уродец. Какая-то бесформенная голова, всё как будто не на своих местах. Вера сказала, что он ещё и слепой. «Почему? – спрашивала она меня заплетающимся языком. И перегаром от неё разило противно так. – Делать-то что?»
Отец Евгений замолчал и несколько раз вытер ладонью лицо. Как будто хотел смыть навязчивое воспоминание. Но оно не уходило.
– А я… – опять заговорил он и схватился за голову. – Знаешь, что сделал тогда я? Я же знал про ее похождения, городок-то маленький. Я сказал: «А что ты хотела? Всю жизнь грешила, теперь всю жизнь терпи!!!! Пойди проспись сначала, потом поговорим». И пошёл по своим делам. Понимаешь, Лена?! По своим делам пошёл! Мимо прошёл…
– А разве не так? Разве не за грех? – спросила я.
– Так или не так, знает только Господь!
… Вера тогда молча повернулась и, шатаясь, пошла прочь со своей коляской. Тяжело, медленно, как будто придавленная бетонной плитой. Это была какая-то чёрная безысходность. Она шла в пустоту. А сзади шипела какая-то бабушка: «Ишь, удумала! Пьяная приперлась. И хохочет ещё…» Сторож Степан шёл за Веркой по пятам. Как будто боялся, что она вернётся. И гнала, гнала ее какая-то волна прочь от храма. Да что там от храма – из жизни. Нет ей места в жизни этой. Нет!
Отец Евгений обернулся и посмотрел ей в след. Вроде бы всё правильно сказал, но жгло всё внутри. «Не вернётся ведь, – шептало сердце. – Ну, значит, не нужен ей Бог. Ладно, пора крестить».
– Я ни бабушке той шипящей ничего тогда не сказал, ни Степану, Лен, – почти простонал отец Евгений. – Почему? Да не до того мне было. Чиновник большой сына крестил. Спонсор. Опаздывать нельзя.
***
Ночью отцу Евгению не спалось. Он ворочался в кровати, вставал, уходил на кухню, возвращался…
– Ты чего не спишь-то? – сонно пробормотала матушка его Ирина.
Он рассказал. Она помолчала, встала, вскипятила чайник и долго они сидели тогда на кухне.
Вспоминали, как «залетела» без мужа двоюродная сестра матушки. И как ни уговаривали они ее, сделала аборт. А ведь и деньги были, и работа. Как бросила в роддоме дочь с гидроцефалией их знакомая. «Я не буду матерью инвалидки!» – сказала она тогда. И муж хороший, и дом полная чаша, и всё равно.
– А девочка эта, блудница, на самое дно опустившаяся, и родила, и не бросила. Не оправдываю ее, но посмотри – сердце-то любящее, чистое. Ты ж говоришь, больной очень ребёночек. Понятно, что больно ей, страшно. Вот и пьёт. А ты ей про грех и расплату. Про «проспись»… Согреть ее надо было сначала, обнять, пожалеть, поплакать вместе с ней. Она же за этим пришла. За соломинку хваталась. А там, глядишь… Эх, батюшка… Ладно, идём спать, тебе рано служить…
***
Утром отец Евгений пришёл в храм задолго до службы. Там уже была Лидия Ивановна – одна из старейших прихожанок.
Она почти всегда была в храме. Уходила позже всех, приходила раньше. А иногда и ночевать оставалась – в строительном вагончике. Нечего ей было дома делать, после того как потеряла одного за одним сына и мужа. И сама еле выжила. Спас ее тогда отец Евгений. Но это уже другая история.
– Лидия Ивановна, здравствуйте! Вы Верку знаете? Ну эту…
– Благословите, батюшка. Да кто ж ее не знает!
– А где она живет, знаете?
– Где живет, не знаю, но сейчас спит она у меня дома с Мишуткой своим-бедолажкой. Я и питание ему купила.
– Как это?..
Вчера, вослед уходящей Верке смотрел, задумавшись, не только отец Евгений. Смотрела и Лидия Ивановна. Услышала она случайно их разговор и пошла следом за еле волочащей ноги женщиной с ее коляской.
– Вера, Вера, постой!
Верка остановилась и зло посмотрела на неё мутными глазами.
– Что, тоже про грехи? Сама знаю…
Лидия Ивановна помолчала, а потом обняла эту пахнущую водкой молодую женщину и начала гладить по голове. Как когда-то своего сына.
Верка сначала пыталась вырваться, а потом обмякла и прижалась к Лидии Ивановне. Как мечтала всегда прижаться к матери, но не обнимала та ее. И разрыдалась. И рыдала, рыдала. Как ребёнок.
– Он, он-то за что страдает? Это из-за меня, да? Из-за меня? Я же хотела всё по-другому. Жизнь изменить хотела, счастливым его сделать. Любить. А он вон какой, Мишутка мой. Врачи говорят, долго не протянет. Ест из шприца. Не видит. Лицо вон, как через мясорубку…
– Ты уже изменила жизнь, девочка, – прошептала Лидия Ивановна. – Ты просто сама ещё не понимаешь. И люби его, люби. Ему это нужно. И тебе тоже.
«Девочка»… Так Верку не называла даже мать. А потом все только и звали потаскухой. Она плакала и плакала… И как будто легче ей становилось.
Лидия Ивановна позвала Веру к себе. «Чайку попьём, отдохнёшь, помоешься». Чувствовала старая женщина, сама пережившая нечеловеческое горе, что, отпусти она ее сейчас, она не только не вернётся в храм, но произойдёт что-то страшное.
***
… Лидия Ивановна тихонько закрыла за собой дверь. Отец Евгений сел рядом с Веркой на кровать.
– Прости меня, Вера, – не то я вчера сказал, не о том, – долетели до неё тихие слова батюшки.
Вера рассказывала ему, как родила, услышала тихий писк и как будто солнце для неё взошло. «Всё, всё будет теперь хорошо!» – думала она.
А потом были слова врачей про то, что урод, что смертник, кто-то даже про «неведому зверушку» сказал. И даже показывать ей сына не хотели. Никому и в голову не могло прийти, что «потаскуха» такого ребенка-урода не бросит.
Рассказывала, как в реанимацию к нему рвалась, а ее не пускали: «Иди уже домой. Родила нам тут…». Как ничего не говорили – почему такой. «Шляться надо было меньше», – и всё.
– Мне страшно на него было смотреть, больно. Непонятно, как жить. Но бросить-то как?! Живое же… Уж какой есть. Сама виновата.
Из роддома врачи провожали ее молчанием.
– Надо же… Кто бы мог подумать, – сказала вдруг старенькая акушерка. – Тут здоровых бросают. А эта…
Рассказывала Вера, как дома пила с горя. Впервые в жизни. В себя приходила, только когда Мишутка от голода кричал. Молоко у неё пропало, и она давала ему дешёвую смесь. Сил сосать у него не было, и она кормила его из шприца, как научили в роддоме. Он срыгивал, а она опять кормила. И так часами. Как гулять с ним не выходила, людей боялась. Как из окна с сыном чуть не выбросилась. Жить-то как и на что? Но что-то остановило ее.
***
– А я, Лен, сидел, слушал всё это, и мне казалось, что я прикоснулся к чуду, – говорил отец Евгений. – Вот грешница передо мной, видавшая виды, прожжённая, всеми презираемая. Нами – такими чистыми, порядочными. А ведь шелуха всё это, случайное, наносное. Под этой грязью – сердце, светлое, доброе. Смелое сердце. Которое не побоялось ношу такую на себя взвалить. Ни на секунду ведь не задумалась она аборт сделать или бросить своего Мишутку. А ведь никто от неё не ожидал. Как же мы ошибаемся в людях, Лен. Как ошибаемся! Это так страшно! Душа какая у неё! Больная, а живая, любящая! И я со своим: «Нагрешила…». Ох, Господи!
«Сначала полюби, а потом учи»
А ещё вспоминал отец Евгений слова своего старенького духовника из Лавры: «Сначала полюби, образ Божий в человеке увидь, а потом учи! Слышишь, сынок! Полюби! Самого последнего грешника! Тогда сердце тебе правильные слова подскажет, не казённые. Мы же, священники, иногда что-то умное, духовное скажем и пошли своей дорогой. Дела, требы. А боль и горе человека не видим. Прошли мимо этой боли и забыли. И пропал человек. Окаменела душа. А ведь он к нам как ко Христу пришёл. Всегда помни об этом! Не дай Бог мимо горя пройти, оттолкнуть. Не дай Бог!»
***
На следующий день несколько женщин из храма отца Евгения убирали в Веркиной захламлённой квартире. Рассказал он им всё. Кто-то принёс старенькую детскую кроватку, белье, ползуночки. Матушка Ирина отдала коляску. Скинулись на памперсы, на питание. Медсестра Валентина Петровна, прихожанка, через день заходила проведать Мишутку. Девчонки с клироса забегали с ним погулять.
Верка сначала все больше лежала и плакала. А потом начала в себя приходить. Подолгу на руках с сыном сидела, что-то говорила ему. Целовала в невидящие глазки, в изуродованное лицо. Ловила мимолётную его улыбку. И страшно ей было, и хорошо. Что-то незнакомое, горячее подкатывало к горлу и заставляло биться сердце. Она, наконец, была нужна. И был тот, кого она любила.
– Да, любовь всем нужна, – повторил отец Евгений.
… Мишутка умер в десять месяцев. Рано утром. Так же у Верки на руках. Когда в обед зашла к ним Валентина Петровна, она все так и сидела с ним. Что-то бормотала и целовала, целовала. В глазки, в носик. Еле забрали у неё маленькое тельце.
Хоронил мальчика приход. Верку увезла скорая. Подумали все, что сошла она с ума.
– Но ничего, через месяц выкарабкалась, – рассказывал отец Евгений. Мы ее сначала у себя с матушкой поселили. Все равно боялись, что сделает с собой что-то. В храм с собой за ручку водили. Одну не оставляли. А потом она домой ушла. На рынок свой вернулась. Но в церковь приходила, в трапезной помогала. На могилку каждый день бегала. К тому, кому она была нужна. И кто ей был нужен. Иногда срывалась, пила. Много всего было за это время. Больше десяти лет прошло. Долго рассказывать.
– А сейчас она как? Посмотреть бы на неё.
– Так ты же ее видела.
– Я?
– Помнишь, в прошлом году к отцу Димитрию в село на храмовым праздник ездили? Она же тебя своими варениками угощала… Что глаза-то вытаращила? Верка это была.
… Я вспомнила ту женщину. Полную, красивую, тихую. Мирную. Да, она была именно мирной. Рядом с ней было тепло. Отец Димитрий тогда хвалился, что Вера – их храмовый повар и лучше во всей епархии не найти. Мужа ее вспомнила, тоже тихого, молчаливого. Вроде Игорем звали. Он староста в храме. И трое пацанов у них.
– Это его дети. Он вдовец. Как-то заехал к нам на приход и приглянулась ему Верка. Она долго поверить не могла. Грязной себя считала, потаскухой. Да и люди шептали ему: «Ты что, она же…». Но упрямый он, не слушал никого. Теперь вот семья. Молчун он, тихий, но не дай Бог кому косо на жену взглянуть. Да и не смотрит никто. Забыли все давно. Только я вот помню. И стыдно мне, и больно. Прошёл я тогда мимо Веркиного горя. И если бы не Лидия Ивановна, что было бы? Страшно, Лен! Страшно! Как же легко погубить человека. Просто пройдя мимо. А у него же тоже душа, у самого пропащего грешника. Увидеть ее надо – душу эту. Легко погубить, да. Но и спасти легко. Как Лидия Ивановна. Просто согреть. Поплакать вместе. Не на шелуху смотреть, а на сердце. Не побояться испачкаться. Сердцем сердца коснуться. Полюбить. Любовь меняет всё. Жизнь, мир, судьбы. Она всё может. Главное – не оттолкнуть!
Источник
